Сообщения
"Бабку люди обнаружат поутру.
А я тачку нежно тряпочкой протру."
Сектор Газа
-----------------
...Батя отрывается от чашки и внезапно серьёзно спрашивает:
- Безумному деньги отдали? Общак?
- Отдали, - говорит Игорь, - он подъезжал. Как раз после парка. На "Хонде". За секунду - в точку. Он же, - Игорь постучал костяшками по столу, звук получился примерно как из тибетской чаши из черепа, - "безумный". Плохо жить с пулей в голове.
- Особенно, если пуля до мозжечка дошла, - соглашается Отец.
- Всё пропрёт по дороге, ала, - говорит Ахпер. - У нас в Ереване тоже был один такой, Магадан, - напряжение Ахпера спало, и он начал изливать потоки, - его отец был Грачик, сбивщиком работал на пятой обувной фабрике, деньги домой мешками носил, но это не он, а сын его, Магадан, деловой, и Магадан, в общем...
- Я ему пропру, - отвечает Батя, обрывая Ахпера. - Не довезёт - спросим.
- Он ответит за всё, - бросая читать вирши, вставляет Студент. - За всё ответит! - грозит Безумному в воздух кулаком. - Слышишь! - Видно, что в это время он снова в парке. - Он в тот раз вообще со мной не поздоровался, как будто меня нет. И руку положил на стул, а там - мой пиджак. А я ему говорю, что ты руку кладёшь, здесь мой пиджак висит. А он говорит, а ты, если пиджак дорогой, его на стул не вешай. И он ответит за эту руку, за этот пиджак!
- За всё ответит, эли! - Ахпер тоже начинает нервничать. Он раздувает ноздри, шумно дышит. - За всё, мамой клянусь, он меня "арой" назвал. Я ему говорю - ты сам - хохол! Я...
- Да кому он ответит-то, - тихо говорит Манерный. - Он же с нами не работает, пацаны. Не нам ему и отвечать. Что мы ему предъявим? Нечего.
"Blackbird" словно парил над дорогой. Чудо. Изгибы горных трасс под колесами мотоцикла сливались в ровную прямую. Обтекаемый корпус защищал огромный четырёхтактник, больше тысячи кубов, а самого Безумного - невообразимая скорость, которая была ему и матерью, и отцом. В криминале. Рама с матовым черным покрытием, регулируемая подвеска и ABS. Казалось, этот простой бандитский курьер легко и изящно преодолевал звуковой и световой барьеры, спокойно путешествуя в пространстве, зрительно словно не переключаясь выше второй передачи. Со странным и сумасшедшим комфортом - безукоризненно ровно. На любых скоростях.
Получив очередное задание, он пусто улыбался авторитетам, садился в своё сиденье, включал зажигание, и, возможно, потом, в тот последний мокрый осенний вечер просто не захотел остановиться? Возможно. "Посеешь ветер, пожнешь бурю", - часто говорил он.
"Хонда-CBR1100XX", а по-простому - "Дрозд", когда-то была самым быстрым спортбайком в мире. Культовая модель, легенда. Со времени её выпуска в конце девяностых, этот мотоцикл был основой модельного ряда компании, обладая мощностью, рабочими характеристиками, практичностью и качеством, несравнимыми ни с одним из его конкурентов в первом десятке. Он часто видел, как приходили и исчезали его конкуренты, но сам - не менялся . Как, собственно, и давно вышедший за пределы здравого рассудка его владелец, исповедовавший свой собственный культ - "Движ". Если вдуматься, казалось всем, кто его знал, Безумный и был прямым воплощением своего культа - импульсивный и дерзкий, мгновенно идущий на риск, непредсказуемый абсолютно. Никто не знал, как он точно поедет из пункта А в пункт Б. Как-то, видимо, в минуту слабости, он раскрыл один из своих многочисленных секретов - объяснил всем, что самая короткая линия между двумя пунктами есть не прямая, а кривая. И в воздухе - нарисовал. Его, конечно, тогда никто не понял, кроме Бати, который не счёл за труд тут же встать и пожать ему руку. За образное мышление. Однако, абсолютно непредсказуемый логически, Безумный одновременно был высочайшей пробы профессионал, холодный и расчётливый супердрайвер, как его окрестили за границей - суперпилот, без неврозов и совести. С холодной, как горный хрусталь, полностью ненормальной головой он мог дать 300 километров в час по оживлённой Москве без шлема. Он его не носил никогда, только налокотники и безумно дорогие пластмассовые "колени". Как хоккеист. Хоккей Безумный обожал и, подражая Фетисову, в ресторанах выбрасывал из вазы фрукты, наливал полные шампанского и стоя, в таком же, как и он, в свитере навыпуск, пил за дам, при этом рассказывая, что родители всегда разрешали ему маленькому смотреть ночные трансляции в прямом эфире из Штатов. ПОТОМУ ЧТО НЕЛЬЗЯ БЫЛО НЕ РАЗРЕШИТЬ ХОККЕЙ. И жаловался, что в первой суперсерии 72-года за "Филадельфию Флайерз" играл Кувалда Шульц, killing machine, а -сука-падло-в рожу- матч ЦСКА - Филадельфия в СССР транслировать перестали. Когда он превратился в одно затяжное побоище - Фетисов так, конечно, тоже повоевал, с Касатоновым, но - здесь он снова матерился - не дали никому посмотреть, как комсорг Петров мочит эту самую Кувалду И на работе, обмотав вокруг поясницы рулон с воровским общаком, который он называл "грев" - "Грев готов?" - говорил он, "Грев где?! А, вот наш грев!", носился по Москве, словно Крутов по льду в этой самой непрекращающейся хоккейной войне. Причём движок на его чёрной хонде был карбюраторный, поэтому Безумный его ещё и расточил, сам. Спидометр класть, говорил он. И клал.
Рассказывали, что в столь любимой им Англии Безумный проехал на каком-то другом супербайке - "Дайтона Огненное лезвие"? - за 24 часа ровно тысячу миль, британских. Это гораздо больше тысячи километров. Так это было или нет, никто не знает, но все верили, так как лучше него в то время в Москве на мотоцикле никто не ездил. Все в законе или при делах знали - катался Безумный отменно, роскошно, поразительно, лучше всех, как любил говорить Француз. Пьяный и уставший, он легко "перекатывал" и профессиональных спортсменов - чемпионов мира по мотокроссу, с кем-то, впрочем, приходя к финишу на равных, а также зарубежных гостей. Он почти никогда не проигрывал, а вслед вызывавшим восторг в не состоящей в теме толпе обывателей солидным харлеям - громко и оскорбительно улюлюкал, показывая средние пальцы в пластикперчатках. Черепашьи яйца, ванбадани!,- говорил он, употребляя китайский диалект маньчжурского языка. В Маньчжурии Безумный жил в детстве вместе с отцом, командиром части мотострелков.
Но отец мастерству его не учил, он набирал всё сам - кровью и криками. Своими - от боли, родителей - от отчаяния, когда друзья, начиная с девятого класса, заносили к ним на четвёртый этаж его легкое, полностью бесчувственное тело, поломанное во всех местах, затаскивая следом очередной изуродованный мотик. Они опускали долу глаза, клали вместе на пол этих двух братьев, накрывая сверху чёрной – или, какая у них имелась в наличии в тот момент - кожаной мотоциклетной курткой, словно погибшего полицейского в фильмах из Голливуда крест-накрест полосатым красным флагом южных конфедераций, символом течения хард-рок. И - исчезали.
Поэтому, когда в свой последний 33-х летний день в холодный дождь, в Англии его называют "дризлин", звезда автострады и криминальный мото-курьер Безумный не вошёл в свой очередной поворот, положив "Дрозда" так низко, что свет от летящих с бетонного покрытия оранжевых искр видели водители даже с соседнего моста, пересекающего тот перекрёсток, он, в точно назначенный провидением срок, вписался таким образом в - новую и неизвестную! - следующую жизнь. Когда с поста позвонили домой, мать только громко вздохнула - она ждала этого. Как и весь Арбат. Давно.
Но сейчас он, почти лёжа на крутой чёрной хонде, вёз солнцевским ровно миллион двести тысяч долларов, распихав его не только в свой знаменитый целлофановый пояс, но и, как смог, по карманам. Какая-то обналичка. В детали он не вдавался никогда. И знал, что довезёт. Точно в указанное время, секунда в секунду. И в точно указанное место. Его ждали, и долго, и он должен был успеть. И - успевал.
Обычно, без пояса, вольный, на дорогах он ездил совсем по-другому - расточенный двигатель разгонялся до ста километров за секунду с ускорением 3g, как у космонавтов, и однажды, по его мнению - довольно плавно, притормозив, Безумный врезался в багажник какому-то спокойно стоящему на стоянке у гостиницы "Москва" таксисту. Он влетел к нему через заднее стекло, сделав кувырок - когда-то Безумный был каскадёром на студии "Мосфильм" - и приземлившись на переднее сидение. Сказав: командир, без обид, он тут же ушёл сломанными ключицами в долгую кому. Как он любил говорить - "Улетел за звездой на другой берег." Купленный им за полтинник тугриков сказочный боевой конь тогда ещё только шел морем, из далёкой, и, как думал почему-то Безумный, солнечной Японии - во Владивосток. Встречать его поехали друзья, такие же насмерть отбитые о московский и питерский асфальт короли автодорог.
Как только поезд набрал ход, в своих купе они пили виски, не музыкально орали песни группы "Deep Purple", показывая проходящим мимо гражданам, как Ричи Блэкмор бьёт о сцену свои стратокастеры, а их неформальный лидер по кличке Бром, с площади Ильича, допился до такой степени, что, полностью обнажённый, незамеченным залез в шкаф вагонной проводницы и заснул, откуда его вынул капитан транспортной милиции только в Хабаровске. Бром тут же начал завязывать на своих тощих и волосатых голых ногах воображаемые длинные шнурки от ботинок, а на резонный вопрос капитана: "Что вы делаете, молодой человек?!", ответил: "AC/DC" в Москву приехали, надо шнурки завязать! Как же я с не завязанными шнурками пойду на их концерт? Они скажут, я - лох!" На ещё более резонное замечание накачанного стража порядка, что Москва, молодой человек, в стороне противоположной, Бром, тоже нисколько не смутившись, ответил: "Ну и что?!", за "что" был ссажен с поезда и угощен хорошей приморской берёзовой кашей из дубиналов, мгновенно подогретой в местном линейном ОВД.
С этого случая Японию Безумный совсем не возлюбил. Он любил Лондон, его смог, манеры и "Guinness" - чёрное, как смоль, крепкое пиво из Белфаста. В этот город он ездил каждый раз, когда были деньги - четыре часа из "Шереметьево", и он там. И зарплату от криминальных структур он просил только в фунтах, больше из эстетства и англомании, чем из необходимости - доллары можно было поменять везде и на всё, и в аэропорту, где с самого начала этих заграничных поездок он всегда притворялся каким-нибудь молодым дипломатом, и в любом ларьке на российских грязных дорогах. Секунда - в точку, он замерзал. Не подавая виду, даже Игорь-Карате, покатавшись с ним, потом долго отпивался зелёной японской сенчей от неожиданной сердечной аритмии и желал поймать Безумного и наказать, по всем строгим правилам бусидо. Но поймать Безумного обычно никто не мог, так как вне работы - нет общака, значит, нет и общих тем! - часто видели его только врачи, к которым он, всюду битый - локти, колени, голени, рёбра, уши, пальцы - вкатывался в приёмный покой на своем единственном друге, сам. Они кололи ему, теряющему сознание от ломоты на перемену погоды, своевременно украденный ими морфий. Деньги, которые ему обычно платили гангстеры - где-то 1000 фунтов в неделю - были не очень большими, но на них можно было жить и в его любимом Лондоне, не то, что в Москве. Плюс халява - подпольные гонки наперегонки. Там можно было иногда взять тысяч пять, а то и больше, тоже стерлингов, так как Безумный принимал только то, что мог спокойно и, как он шутил, весело слить в гостях.
Надо сказать, что Безумный был блондин, а кости себе ломал так - милиметрировал между стенами, машинами, людьми, виадуками, заборами и дверьми, мол, проеду-не проеду? Играл он со смертью всегда на высоких скоростях, которые "Дрозд" легко и без шуток, давал, и в узком пространстве, иногда просчитавшись на ширину какой-нибудь своей части тела. Плюс раз в неделю стабильно переворачивался, подымая "Дрозда" на дыбы и ломая себе ноги и позвоночник - "Дрозд" обычно ложился сверху. Если честно, куда там было Лешему, хотя говорят, что он хорошо ездил на всем. Ездит сейчас? Говорят, да, в Майами в такси. А тогда "Ночные волки" Хирурга умоляли Безумного - иди к нам! говоря, скольких мы знаем, братва-ботва, а ты нет!.. Но он работал только сам. И с собой. Областная и московская ГАИ, которые его давно прокляли, часто ловили Безумного колонной, всем отрядом, обычно ожидая при выезде с Белорусского вокзала на Тверской. Видя их, суперпилот, дразня и рисуя на дороге колёсами чёрные восьмёрки, давал круги прямо по осевой и улетал. За всё время поймали его один раз - начальник отряда, сам бывший зек, отвисевший на красной зоне пять лет за взятку, армянин майор Аваков, мастер спорта, вольник. Сел на отнятый им у кого-то прошлой ночью без-техпаспорта-БМВ и почти догнал. Это было круто.
Шестицилиндровый расточенный двигатель не может быть плохим - критики тут нет. Хорош ли он на мотоцикле, да еще в облегчённом исполнении – Безумный - ему сняли даже зеркала и поставили прямоток, зеркала были ему вообще не нужны, зачем?, он не знал, но вес в триста килограмм - 50 его и 249 - мотоцикла, плюс 20 только что залитых литров в баке чистого высокооктанового бензина, придавали его с детства обычной и беспросветной жизни в тот вечер нужный выстрел. И динамика была превосходна - начальник колонны, армянин Арсен, как выпущенная шерифом в лесу Шервуда в Робина Гуда чёрная стрела, летел за ним - длинные развивающиеся белые волосы, жёлтая кожа, без шлема - Безумный! - до Кремля, а потом от Кремля - по набережной, крича в мегафон: "Буду стрелять, если не остановишься, даю, ара, честное слово офицера! Ну всё, сука, коллайдер тебе."
Аваков пользовался среди своих подчинённых беспрекословным авторитетом, ибо его сначала уволили из рядов МВД и посадили, а потом, когда он собственноручно, отсидев положенное от звонка до звонка, вернулся, восстановили. Свою честь и справедливость он отстоял сам, отправив в места не столь отдаленные подставивших и оклеветавших его из зависти коллег. С теперь-снова-майора сняли судимость и в должности - восстановили, если и не такой высокой, как до поездки за зелёный забор, то ничуть не менее почётной. Что пережил господин Аваков на зоне, никто не знал, но выйдя из колонии, сесть за накрытый по-кавказски щедро праздничный стол, организованный до конца верившими в его невиновность немногими оставшимися друзьями как по эту, милицейскую, сторону двери, так и по ту, блатную, Аваков когда-то и ушёл из синекуры - отдела наружного наблюдения МУРа - именно потому, что не хотел бегать, меняя на ходу туфли и брюки, за жуликами, половина из которых были его кенты из ЦСКА, он отказался, и, войдя в дверь и окинув тяжелым тюремным взглядом готовый вот-вот начаться пир, резко повернулся и вышел, уехав в свой загородный, записанный на жену, дом: готовить месть. И сейчас он, пригнувшись, как Бэтмен в комиксах "Марвела", вовсю газовал и орал, но Безумный не тормозил.
Он никогда не останавливался ни по каким сигналам, из принципа. А то примут его - примут всех. Иллюзии соблюдения клятвы омерты на допросах в РУОПЕ Безумный никаких не имел. В том как раз году вышел закон, что всех по подозрению в причастности к той или иной ОПГ, или, как это слово медленно выговаривал совершенно нерусский Ара - "(и)арганизованой переступной гируппировке" - можно было задерживать на месяц. Вот его как-то раз и задержали, кто настучал?..
Ни слова не говоря, привезли в какой-то каменный мешок, догола раздели, усадили на табуретку, трое взяли в руки ребристые резиновые жгуты и увидели, что у этого субтильного на вид в-сущности-ещё-ребёнка деформировано всё тело и многократно пробитая голова. И не стали буцкать, только пугали. Безумный трясся, как тяжёлый больной, но молчал, только весь тот месяц по вечерам про движки рассказывал, в картинах. Рассказы Безумного про авто- и мотоспорт были правдивы до мелочей, и каждая деталь, казалось, несла печать его собственного рокового шарма, страшного и в то же время святого - он добавлял в сухие характеристики сцеплений, рам, ходовых частей и тормозов набранные годами различных правонарушений настоящие опыт и переживания. И сотрудники правоохранительных органов зачарованно и сочувственно слушали. Один лейтенант даже спустился и купил внизу на Шаболовке ему блок сигарет. Сигареты Безуглый вежливо курить отказался, он как Шерлок Холмс, курил трубку.
Но в этот раз так могло не получиться, как знать? И Безумный несся по Таганке с тоже, как оказалось, мастерски владевшим мотоциклами и недавно восстановленным - и теперь уже несудимым - майором Аваковым на хвосте, пытаясь безнаказанно от него уйти и доказать всему миру, что соперник его "Дрозда" грозный "BMW-Ка-1200" есть не что иное, как простой и безопасный немецкий тихоход для подростков. Осторожный после лагеря, Аваков стрелять не хотел и не мог - мотоцикл жалко! - и не прицелился, но на Садовом кольце выход из одного таганского тупика по его команде умело загородили пустыми гаишными фордами, которые Безумный называл "крокодилами".
И автор этого выражения, как и хотел всю жизнь, действительно взлетел - почти до уровня старых и столь похожих на воспетые Булатом Окуджавой жёлтых московских крыш, по дороге заглядывая находящимся в квартирах счастливым обитателям центра в лицо. Ему запомнилось даже, как одна девочка, посмотрев на него, почему-то обиженно, не испуганно, а именно обиженно, тотчас вдруг отвернулась, скомкав в трёхлетнем кулачке красную обёртку от какого-то леденца. А потом Безумный благополучно приземлился во 2-е отделение реанимации стоящего почти напротив "Склифа", то есть, института Склифософского. Братва привезла всем деньги, ему - чай, и Безумного отпустили, оформив всё, как "не остановку по требованию работника ГИБДД". Не отняли даже права, которых у Безумного было пар пять, и водитель-ас - вышел, вернее, выплыл. На носилках, домой. В маленькую двухкомнатную родительскую квартиру в Гольяново. Рядом с парком, на который, потом пол-года, не имея возможности встать и подойти к окну, он смотрел каждый день с утра до вечера, радостно и грустно одновременно, отмечая, в какое время в том или ином окне в соседних домах не горит свет и гадая - почему. Он был безумным с детства и совершенно не боялся никаких аварий, свято веря, что это его судьба и Путь.
К человеческой жизни, в том числе и своей, он тоже не испытывал особого почтения, но убийцей не был, наоборот, выбирая между собой и людьми, часто жертвовал этой своей совершенно никчёмной, как он считал, и бесприютной "life". В Лондоне остаться он не мог - для этого, вернее всего, надо было жениться, а жениться Безумный не собирался. Никогда. Зачем мне женщина, рассуждал он, тем более - жена. Это благость. А в благости байкеру впадать нельзя. Главное - дорога, вот так. Под музыку "Motorhead". Дорога, она дышит тобой, говорит с тобой своим языком, звуком шелеста шин целует тебя и всегда - верна. Так не сможет женщина, говорил он. Низкий и уверенный рокот прямотока, а также прикосновения к алюминиевым сплавам, из которых всегда сделаны самые быстрые и надёжные в мире мотоциклы, были для него куда дороже. Дорога становится линией, потом плавится в точку. Плечо царапает асфальт. У "Дрозда" - хищный прищур. Ну, какие девушки? Братва отвечала ему - так, так! Тёлки эти - горе одно, тачки - лучше. Настоящий моц всегда первым со светофора уйдет. А женщины - это всё так.
Однако Безумный ни в коем случае не был "волком", даже близко. "Дрозд" - зажигалка ещё та, говорил он. И этот самый чёрный "Дрозд" был его полностью самодостаточный способ общения с миром и собой. Миром, которого он не никогда не любил и избегал - толпу, стараясь протанцевать все отпущенные ему, кем, он не знал, Богом?, дни в супергонке, а себя, разумеется, в Движении.
Но зарабатывать деньги как-то было надо, и знакомые по тусовке ребята как-то представили его, тогда совершенно незнакомого с преступным миром мальчишку, трём тучным восточным криминальным генералам, которым надоело, что их деньги вечно стоят в столичных пробках, подвергаясь постоянным угрозам отъёма со стороны, в первую очередь, друзей, коллег и оборотней из милиции, а также - становившейся день ото дня всё более беспредельной охраны столь яростно атакуемых ими банков и различных полувоенных структур.
Бывшие воины-афганцы вламывались в пацанские машины прямо среди бела дня, предварительно, видимо, поставив в известность какие-то местные силовые органы, так как им никто в этот момент и на этой "земле" - не мешал, и делали, что хотели. Зная, когда.
Они били преступный мир в челюсть и в пах, по печени и почкам, отбирая всё, что могли: мешки с наличными, наркотики, пистолеты. И сами авто. Заявлений в прокуратуру, естественно, не поступало. Ещё не хватало "замусориться", слава Богу.
Генералам этого мира, или по крайней мере, полковникам, были позарез нужны шесть скоростей Безумного и его сто шестьдесят лошадей на двух кругах. Кривые столичные тупики, проходные дворы, неизвестные дорожки, ступеньки и чёрный ход - эта была его стихия. Коренной москвич, шатавшийся по городу в детстве с утра до вечера, Безумный мог иногда просто спрятаться во всё ещё не расселенном дворике позади Большого театра, например, на полчаса, и спокойно потягивать там кока-колу, почувствовав за собой слежку и пережидая погоду. Как он говорил, "перезимовать". Единственным его условием было то, чтобы он был один. Операм он был известен через агентуру под кодовой кличкой Блондин, но собственно Безумный был им почти безразличен. Сам преступлений он не совершал, дел у них было ещё выше тех жёлтых московских крыш, и они относились к нему спокойно. Они знали - сколько верёвочке не виться, конец будет. И, к сожалению, у него это будет печальный конец. Потом, они искренне не любили ГИБДД и в горло хохотали, услышав, как Блондин в очередной раз сделал всех, взорвав кабинетную тишину гаишников. Блондин был им интересен только как миф.
К деньгам этот миф московских автотрасс относился спокойно - совершенно - скрысить он не мог, и это место было - как раз для него. Наркотиков он тоже не употреблял, как и алкоголя, предпочитая чистый адреналин - японскую трехсоткилометровую восточного ветра дозу камикадзе, ветра, когда никогда не знаешь, будешь жив через несколько секунд или нет. Одно время он, естественно, играл сам с собой в русскую рулетку - засовывал в рот старый обшарпанный ствол револьвера, купленного из-под полы на Вернисаже у Измайловского парка - АБВГДЕЙки, с единственным патроном и спускал курок, но было скучно - отсутствовал собственно Движ. Что за идиотизм, думал он, крутить барабан. Гусары эти! Гораздо веселее - погибнуть в движении. И если по телевизору говорили, движение это жизнь, он всегда кричал на весь дом, нет, движение - это смерть! И смеялся. Смеялся он долго, по-детски обнажая бледные от напряжения дёсны, кровоточившие по утрам, так как фруктов он не употреблял. Только мясо и кока.
И если не было этой его работы, днём до полудня Безумный - спал, а потом приезжал к Игорю-Карате домой - "смотреть кинцо". Это было его второе самое любимое занятие после сумасшедших гонок и больниц. Когда Большого Тигра нет, шутил он, а потом - чуйка была, скоро будет! - тут же вскакивал на примотанного к арматуре у подъезда белой титановой цепью чёрного "Дрозда" и уматывал, обнуляясь за секунду в точку до беспредела и рёвом поднимая из расположенного неподалёку дендросада - дендрария - огромные стаи ворон. Глушитель у Безумного после замены через два дня обычно наглухо прогорал, от скоростей, и этот его короткий от невероятных ускорений рокот слышали все, кому повезло. Или нет, это как считать.
Имевший большую семью Игорь жаловался пацанам, что никак не может поймать этого, как он всем объяснял, "гонщика на седьмой воде". Они и вправду были родственники, по отцовской линии, Безумный младше Игоря лет на десять, но драться, видимо, из-за этого?, он, если надо, мог почти так же бесстрашно, как сам Сенсей. Как-то в тогда ещё не снесённом ресторане "София" на Маяковке на них пошло десять человек, залётных, их всех, конечно, Игорь быстро положил кулаками в ряд на заплёванный ковер, но Безумному они хорошо врезали - хук и апперкот, по-британски - насадили на кулак. Видимо, мореплаватели. А у того ни слезинки в глазах, и не то, чтобы самурай, нет, русская кровь, как в 41-м. Зубы.
"Хонду CBR1100XX", в сознании Безумного, конечно, было корректно сравнивать со знаменитым красным "Kawasaki-Спорт", на котором катались такие же отморозки, как он, в Токио, но "Дрозд" в Москве у всех них уверенно выигрывал и по всем показателям, кроме цены. Однако, как известно в мотомире, деньги - грязь, главное - драйв. А потом тут не было ничего удивительного и вовсе - просто хонда современнее, считала простая гольяновская шпана. И, откосивший от армии по белому билету, - сказал, доктор, хочу в Афган, там мне пушку дадут, постреляю всех на..! - Безумный на импровизированных мкадовских хайвеях под тяжёлый рок всегда до отказа выжимал из движка своей птицы всё, что мог, и даже больше, заставляя её от усилий держать эту моду - быть всегда впереди - складывать крылья. Бензин ему сливали на заправке из иномарок, бесплатно, чтобы он - зажигал. И он - горел. Быстро.
...хоронить Безумного пришли все - от местного дворника до арбатских проституток, но оказалось, что и хоронить - нечего. Гроб был закрыт. Рядом шла уже давно готовая к такому последнему эпизоду стремительной, как ракета, жизни своего сына мать. Надо было ему родиться в Солт-Лейк-Сити, сказал брат. Он бы там по соляным озёрам гонял, уточнил Леший.
Поминки тоже были пышными. Бывший тренер сборной России по автоспорту встал и сказал, показывая в небо опухшим от постоянного употребления алкоголя пальцем, что вместе с "этим" - ушёл потенциально великий человек. Сверхновая, сказал Ахпер, Клянусь! Товарищи Безумного в это время кругами ездили вокруг гольяновских прудов с прикреплёнными к рулю скотчем его черно-белыми портретами и - гудели, а собственноручно прибывший на квартиру в смокинге Батя поставил точку, объявив: "Так по нему прошлась перестройка, уважаемые дамы и господа. Как и по всем нам!" Любящим идти по тонкому краю лезвия, дополнил, поправляя бабочку, Манерный. Острому, добавил Француз. Скоростному, сказал Бита. Жаль его, пацана, сказал Кент. Я б ему любое авто угнал, хоть хаммер. Но он бы не сел, сказал Студент. Ни в хайму, ни за решётку. Veni, vidi, vici, протянул он. Пришёл, увидел, победил, брат. Потом все допили, доели и разъехались. Мать его так и продолжала продавать в ларьке возле стадиона "Авангард" сигареты, а отец - пил от горя, сколько держала печень. Потом как-то в полдень заснул и встретился с сыном.
- Может ты был умнее всех нас, сынок? - перед смертью сказал он. Не хотел на это всё смотреть.
"Хонду Super Blackbird", его искорёженный, смятый в жестяной ком сверхмотоцикл в шесть скоростей, потом где-то год стояла около плохонького местного кинотеатра "Байконур", в качестве воспитательной меры по договорённости РОНО с местным УВД. В укор и назидание потомкам. Потом ком украли и разобрали по частям на сувениры окрестные дети, "сыновья могил, помоек и заброшенных стен, солдаты дна". Гольяновская чернота помнила, что на земле "никогда не прекращалась война, война, война" и начинала готовиться, становиться такой же безумной.
А её кумир, в реальной жизни на самом деле бывший просто незаметным чёрным курьером, амбициозным и совершенно не умевшим говорить с преступным миром на его языке, а также гениальным художником автотрассы, близких знакомств ни с кем, а тем более, дружбы, так и не завёл.
Но после его кончины, сколь безвременной, столь и своевременной, ещё несколько лет в мотокругах от Подольска до Люберец и от Солнцево до Долгопрудного существовала поговорка: "Летаешь! Ты что, как Безумный, что ли?! Ты!" Это когда кто-то куда-то ехал - не так.
http://grantgrantov.livejournal.com/128205.html
А я тачку нежно тряпочкой протру."
Сектор Газа
-----------------
...Батя отрывается от чашки и внезапно серьёзно спрашивает:
- Безумному деньги отдали? Общак?
- Отдали, - говорит Игорь, - он подъезжал. Как раз после парка. На "Хонде". За секунду - в точку. Он же, - Игорь постучал костяшками по столу, звук получился примерно как из тибетской чаши из черепа, - "безумный". Плохо жить с пулей в голове.
- Особенно, если пуля до мозжечка дошла, - соглашается Отец.
- Всё пропрёт по дороге, ала, - говорит Ахпер. - У нас в Ереване тоже был один такой, Магадан, - напряжение Ахпера спало, и он начал изливать потоки, - его отец был Грачик, сбивщиком работал на пятой обувной фабрике, деньги домой мешками носил, но это не он, а сын его, Магадан, деловой, и Магадан, в общем...
- Я ему пропру, - отвечает Батя, обрывая Ахпера. - Не довезёт - спросим.
- Он ответит за всё, - бросая читать вирши, вставляет Студент. - За всё ответит! - грозит Безумному в воздух кулаком. - Слышишь! - Видно, что в это время он снова в парке. - Он в тот раз вообще со мной не поздоровался, как будто меня нет. И руку положил на стул, а там - мой пиджак. А я ему говорю, что ты руку кладёшь, здесь мой пиджак висит. А он говорит, а ты, если пиджак дорогой, его на стул не вешай. И он ответит за эту руку, за этот пиджак!
- За всё ответит, эли! - Ахпер тоже начинает нервничать. Он раздувает ноздри, шумно дышит. - За всё, мамой клянусь, он меня "арой" назвал. Я ему говорю - ты сам - хохол! Я...
- Да кому он ответит-то, - тихо говорит Манерный. - Он же с нами не работает, пацаны. Не нам ему и отвечать. Что мы ему предъявим? Нечего.
"Blackbird" словно парил над дорогой. Чудо. Изгибы горных трасс под колесами мотоцикла сливались в ровную прямую. Обтекаемый корпус защищал огромный четырёхтактник, больше тысячи кубов, а самого Безумного - невообразимая скорость, которая была ему и матерью, и отцом. В криминале. Рама с матовым черным покрытием, регулируемая подвеска и ABS. Казалось, этот простой бандитский курьер легко и изящно преодолевал звуковой и световой барьеры, спокойно путешествуя в пространстве, зрительно словно не переключаясь выше второй передачи. Со странным и сумасшедшим комфортом - безукоризненно ровно. На любых скоростях.
Получив очередное задание, он пусто улыбался авторитетам, садился в своё сиденье, включал зажигание, и, возможно, потом, в тот последний мокрый осенний вечер просто не захотел остановиться? Возможно. "Посеешь ветер, пожнешь бурю", - часто говорил он.
"Хонда-CBR1100XX", а по-простому - "Дрозд", когда-то была самым быстрым спортбайком в мире. Культовая модель, легенда. Со времени её выпуска в конце девяностых, этот мотоцикл был основой модельного ряда компании, обладая мощностью, рабочими характеристиками, практичностью и качеством, несравнимыми ни с одним из его конкурентов в первом десятке. Он часто видел, как приходили и исчезали его конкуренты, но сам - не менялся . Как, собственно, и давно вышедший за пределы здравого рассудка его владелец, исповедовавший свой собственный культ - "Движ". Если вдуматься, казалось всем, кто его знал, Безумный и был прямым воплощением своего культа - импульсивный и дерзкий, мгновенно идущий на риск, непредсказуемый абсолютно. Никто не знал, как он точно поедет из пункта А в пункт Б. Как-то, видимо, в минуту слабости, он раскрыл один из своих многочисленных секретов - объяснил всем, что самая короткая линия между двумя пунктами есть не прямая, а кривая. И в воздухе - нарисовал. Его, конечно, тогда никто не понял, кроме Бати, который не счёл за труд тут же встать и пожать ему руку. За образное мышление. Однако, абсолютно непредсказуемый логически, Безумный одновременно был высочайшей пробы профессионал, холодный и расчётливый супердрайвер, как его окрестили за границей - суперпилот, без неврозов и совести. С холодной, как горный хрусталь, полностью ненормальной головой он мог дать 300 километров в час по оживлённой Москве без шлема. Он его не носил никогда, только налокотники и безумно дорогие пластмассовые "колени". Как хоккеист. Хоккей Безумный обожал и, подражая Фетисову, в ресторанах выбрасывал из вазы фрукты, наливал полные шампанского и стоя, в таком же, как и он, в свитере навыпуск, пил за дам, при этом рассказывая, что родители всегда разрешали ему маленькому смотреть ночные трансляции в прямом эфире из Штатов. ПОТОМУ ЧТО НЕЛЬЗЯ БЫЛО НЕ РАЗРЕШИТЬ ХОККЕЙ. И жаловался, что в первой суперсерии 72-года за "Филадельфию Флайерз" играл Кувалда Шульц, killing machine, а -сука-падло-в рожу- матч ЦСКА - Филадельфия в СССР транслировать перестали. Когда он превратился в одно затяжное побоище - Фетисов так, конечно, тоже повоевал, с Касатоновым, но - здесь он снова матерился - не дали никому посмотреть, как комсорг Петров мочит эту самую Кувалду И на работе, обмотав вокруг поясницы рулон с воровским общаком, который он называл "грев" - "Грев готов?" - говорил он, "Грев где?! А, вот наш грев!", носился по Москве, словно Крутов по льду в этой самой непрекращающейся хоккейной войне. Причём движок на его чёрной хонде был карбюраторный, поэтому Безумный его ещё и расточил, сам. Спидометр класть, говорил он. И клал.
Рассказывали, что в столь любимой им Англии Безумный проехал на каком-то другом супербайке - "Дайтона Огненное лезвие"? - за 24 часа ровно тысячу миль, британских. Это гораздо больше тысячи километров. Так это было или нет, никто не знает, но все верили, так как лучше него в то время в Москве на мотоцикле никто не ездил. Все в законе или при делах знали - катался Безумный отменно, роскошно, поразительно, лучше всех, как любил говорить Француз. Пьяный и уставший, он легко "перекатывал" и профессиональных спортсменов - чемпионов мира по мотокроссу, с кем-то, впрочем, приходя к финишу на равных, а также зарубежных гостей. Он почти никогда не проигрывал, а вслед вызывавшим восторг в не состоящей в теме толпе обывателей солидным харлеям - громко и оскорбительно улюлюкал, показывая средние пальцы в пластикперчатках. Черепашьи яйца, ванбадани!,- говорил он, употребляя китайский диалект маньчжурского языка. В Маньчжурии Безумный жил в детстве вместе с отцом, командиром части мотострелков.
Но отец мастерству его не учил, он набирал всё сам - кровью и криками. Своими - от боли, родителей - от отчаяния, когда друзья, начиная с девятого класса, заносили к ним на четвёртый этаж его легкое, полностью бесчувственное тело, поломанное во всех местах, затаскивая следом очередной изуродованный мотик. Они опускали долу глаза, клали вместе на пол этих двух братьев, накрывая сверху чёрной – или, какая у них имелась в наличии в тот момент - кожаной мотоциклетной курткой, словно погибшего полицейского в фильмах из Голливуда крест-накрест полосатым красным флагом южных конфедераций, символом течения хард-рок. И - исчезали.
Поэтому, когда в свой последний 33-х летний день в холодный дождь, в Англии его называют "дризлин", звезда автострады и криминальный мото-курьер Безумный не вошёл в свой очередной поворот, положив "Дрозда" так низко, что свет от летящих с бетонного покрытия оранжевых искр видели водители даже с соседнего моста, пересекающего тот перекрёсток, он, в точно назначенный провидением срок, вписался таким образом в - новую и неизвестную! - следующую жизнь. Когда с поста позвонили домой, мать только громко вздохнула - она ждала этого. Как и весь Арбат. Давно.
Но сейчас он, почти лёжа на крутой чёрной хонде, вёз солнцевским ровно миллион двести тысяч долларов, распихав его не только в свой знаменитый целлофановый пояс, но и, как смог, по карманам. Какая-то обналичка. В детали он не вдавался никогда. И знал, что довезёт. Точно в указанное время, секунда в секунду. И в точно указанное место. Его ждали, и долго, и он должен был успеть. И - успевал.
Обычно, без пояса, вольный, на дорогах он ездил совсем по-другому - расточенный двигатель разгонялся до ста километров за секунду с ускорением 3g, как у космонавтов, и однажды, по его мнению - довольно плавно, притормозив, Безумный врезался в багажник какому-то спокойно стоящему на стоянке у гостиницы "Москва" таксисту. Он влетел к нему через заднее стекло, сделав кувырок - когда-то Безумный был каскадёром на студии "Мосфильм" - и приземлившись на переднее сидение. Сказав: командир, без обид, он тут же ушёл сломанными ключицами в долгую кому. Как он любил говорить - "Улетел за звездой на другой берег." Купленный им за полтинник тугриков сказочный боевой конь тогда ещё только шел морем, из далёкой, и, как думал почему-то Безумный, солнечной Японии - во Владивосток. Встречать его поехали друзья, такие же насмерть отбитые о московский и питерский асфальт короли автодорог.
Как только поезд набрал ход, в своих купе они пили виски, не музыкально орали песни группы "Deep Purple", показывая проходящим мимо гражданам, как Ричи Блэкмор бьёт о сцену свои стратокастеры, а их неформальный лидер по кличке Бром, с площади Ильича, допился до такой степени, что, полностью обнажённый, незамеченным залез в шкаф вагонной проводницы и заснул, откуда его вынул капитан транспортной милиции только в Хабаровске. Бром тут же начал завязывать на своих тощих и волосатых голых ногах воображаемые длинные шнурки от ботинок, а на резонный вопрос капитана: "Что вы делаете, молодой человек?!", ответил: "AC/DC" в Москву приехали, надо шнурки завязать! Как же я с не завязанными шнурками пойду на их концерт? Они скажут, я - лох!" На ещё более резонное замечание накачанного стража порядка, что Москва, молодой человек, в стороне противоположной, Бром, тоже нисколько не смутившись, ответил: "Ну и что?!", за "что" был ссажен с поезда и угощен хорошей приморской берёзовой кашей из дубиналов, мгновенно подогретой в местном линейном ОВД.
С этого случая Японию Безумный совсем не возлюбил. Он любил Лондон, его смог, манеры и "Guinness" - чёрное, как смоль, крепкое пиво из Белфаста. В этот город он ездил каждый раз, когда были деньги - четыре часа из "Шереметьево", и он там. И зарплату от криминальных структур он просил только в фунтах, больше из эстетства и англомании, чем из необходимости - доллары можно было поменять везде и на всё, и в аэропорту, где с самого начала этих заграничных поездок он всегда притворялся каким-нибудь молодым дипломатом, и в любом ларьке на российских грязных дорогах. Секунда - в точку, он замерзал. Не подавая виду, даже Игорь-Карате, покатавшись с ним, потом долго отпивался зелёной японской сенчей от неожиданной сердечной аритмии и желал поймать Безумного и наказать, по всем строгим правилам бусидо. Но поймать Безумного обычно никто не мог, так как вне работы - нет общака, значит, нет и общих тем! - часто видели его только врачи, к которым он, всюду битый - локти, колени, голени, рёбра, уши, пальцы - вкатывался в приёмный покой на своем единственном друге, сам. Они кололи ему, теряющему сознание от ломоты на перемену погоды, своевременно украденный ими морфий. Деньги, которые ему обычно платили гангстеры - где-то 1000 фунтов в неделю - были не очень большими, но на них можно было жить и в его любимом Лондоне, не то, что в Москве. Плюс халява - подпольные гонки наперегонки. Там можно было иногда взять тысяч пять, а то и больше, тоже стерлингов, так как Безумный принимал только то, что мог спокойно и, как он шутил, весело слить в гостях.
Надо сказать, что Безумный был блондин, а кости себе ломал так - милиметрировал между стенами, машинами, людьми, виадуками, заборами и дверьми, мол, проеду-не проеду? Играл он со смертью всегда на высоких скоростях, которые "Дрозд" легко и без шуток, давал, и в узком пространстве, иногда просчитавшись на ширину какой-нибудь своей части тела. Плюс раз в неделю стабильно переворачивался, подымая "Дрозда" на дыбы и ломая себе ноги и позвоночник - "Дрозд" обычно ложился сверху. Если честно, куда там было Лешему, хотя говорят, что он хорошо ездил на всем. Ездит сейчас? Говорят, да, в Майами в такси. А тогда "Ночные волки" Хирурга умоляли Безумного - иди к нам! говоря, скольких мы знаем, братва-ботва, а ты нет!.. Но он работал только сам. И с собой. Областная и московская ГАИ, которые его давно прокляли, часто ловили Безумного колонной, всем отрядом, обычно ожидая при выезде с Белорусского вокзала на Тверской. Видя их, суперпилот, дразня и рисуя на дороге колёсами чёрные восьмёрки, давал круги прямо по осевой и улетал. За всё время поймали его один раз - начальник отряда, сам бывший зек, отвисевший на красной зоне пять лет за взятку, армянин майор Аваков, мастер спорта, вольник. Сел на отнятый им у кого-то прошлой ночью без-техпаспорта-БМВ и почти догнал. Это было круто.
Шестицилиндровый расточенный двигатель не может быть плохим - критики тут нет. Хорош ли он на мотоцикле, да еще в облегчённом исполнении – Безумный - ему сняли даже зеркала и поставили прямоток, зеркала были ему вообще не нужны, зачем?, он не знал, но вес в триста килограмм - 50 его и 249 - мотоцикла, плюс 20 только что залитых литров в баке чистого высокооктанового бензина, придавали его с детства обычной и беспросветной жизни в тот вечер нужный выстрел. И динамика была превосходна - начальник колонны, армянин Арсен, как выпущенная шерифом в лесу Шервуда в Робина Гуда чёрная стрела, летел за ним - длинные развивающиеся белые волосы, жёлтая кожа, без шлема - Безумный! - до Кремля, а потом от Кремля - по набережной, крича в мегафон: "Буду стрелять, если не остановишься, даю, ара, честное слово офицера! Ну всё, сука, коллайдер тебе."
Аваков пользовался среди своих подчинённых беспрекословным авторитетом, ибо его сначала уволили из рядов МВД и посадили, а потом, когда он собственноручно, отсидев положенное от звонка до звонка, вернулся, восстановили. Свою честь и справедливость он отстоял сам, отправив в места не столь отдаленные подставивших и оклеветавших его из зависти коллег. С теперь-снова-майора сняли судимость и в должности - восстановили, если и не такой высокой, как до поездки за зелёный забор, то ничуть не менее почётной. Что пережил господин Аваков на зоне, никто не знал, но выйдя из колонии, сесть за накрытый по-кавказски щедро праздничный стол, организованный до конца верившими в его невиновность немногими оставшимися друзьями как по эту, милицейскую, сторону двери, так и по ту, блатную, Аваков когда-то и ушёл из синекуры - отдела наружного наблюдения МУРа - именно потому, что не хотел бегать, меняя на ходу туфли и брюки, за жуликами, половина из которых были его кенты из ЦСКА, он отказался, и, войдя в дверь и окинув тяжелым тюремным взглядом готовый вот-вот начаться пир, резко повернулся и вышел, уехав в свой загородный, записанный на жену, дом: готовить месть. И сейчас он, пригнувшись, как Бэтмен в комиксах "Марвела", вовсю газовал и орал, но Безумный не тормозил.
Он никогда не останавливался ни по каким сигналам, из принципа. А то примут его - примут всех. Иллюзии соблюдения клятвы омерты на допросах в РУОПЕ Безумный никаких не имел. В том как раз году вышел закон, что всех по подозрению в причастности к той или иной ОПГ, или, как это слово медленно выговаривал совершенно нерусский Ара - "(и)арганизованой переступной гируппировке" - можно было задерживать на месяц. Вот его как-то раз и задержали, кто настучал?..
Ни слова не говоря, привезли в какой-то каменный мешок, догола раздели, усадили на табуретку, трое взяли в руки ребристые резиновые жгуты и увидели, что у этого субтильного на вид в-сущности-ещё-ребёнка деформировано всё тело и многократно пробитая голова. И не стали буцкать, только пугали. Безумный трясся, как тяжёлый больной, но молчал, только весь тот месяц по вечерам про движки рассказывал, в картинах. Рассказы Безумного про авто- и мотоспорт были правдивы до мелочей, и каждая деталь, казалось, несла печать его собственного рокового шарма, страшного и в то же время святого - он добавлял в сухие характеристики сцеплений, рам, ходовых частей и тормозов набранные годами различных правонарушений настоящие опыт и переживания. И сотрудники правоохранительных органов зачарованно и сочувственно слушали. Один лейтенант даже спустился и купил внизу на Шаболовке ему блок сигарет. Сигареты Безуглый вежливо курить отказался, он как Шерлок Холмс, курил трубку.
Но в этот раз так могло не получиться, как знать? И Безумный несся по Таганке с тоже, как оказалось, мастерски владевшим мотоциклами и недавно восстановленным - и теперь уже несудимым - майором Аваковым на хвосте, пытаясь безнаказанно от него уйти и доказать всему миру, что соперник его "Дрозда" грозный "BMW-Ка-1200" есть не что иное, как простой и безопасный немецкий тихоход для подростков. Осторожный после лагеря, Аваков стрелять не хотел и не мог - мотоцикл жалко! - и не прицелился, но на Садовом кольце выход из одного таганского тупика по его команде умело загородили пустыми гаишными фордами, которые Безумный называл "крокодилами".
И автор этого выражения, как и хотел всю жизнь, действительно взлетел - почти до уровня старых и столь похожих на воспетые Булатом Окуджавой жёлтых московских крыш, по дороге заглядывая находящимся в квартирах счастливым обитателям центра в лицо. Ему запомнилось даже, как одна девочка, посмотрев на него, почему-то обиженно, не испуганно, а именно обиженно, тотчас вдруг отвернулась, скомкав в трёхлетнем кулачке красную обёртку от какого-то леденца. А потом Безумный благополучно приземлился во 2-е отделение реанимации стоящего почти напротив "Склифа", то есть, института Склифософского. Братва привезла всем деньги, ему - чай, и Безумного отпустили, оформив всё, как "не остановку по требованию работника ГИБДД". Не отняли даже права, которых у Безумного было пар пять, и водитель-ас - вышел, вернее, выплыл. На носилках, домой. В маленькую двухкомнатную родительскую квартиру в Гольяново. Рядом с парком, на который, потом пол-года, не имея возможности встать и подойти к окну, он смотрел каждый день с утра до вечера, радостно и грустно одновременно, отмечая, в какое время в том или ином окне в соседних домах не горит свет и гадая - почему. Он был безумным с детства и совершенно не боялся никаких аварий, свято веря, что это его судьба и Путь.
К человеческой жизни, в том числе и своей, он тоже не испытывал особого почтения, но убийцей не был, наоборот, выбирая между собой и людьми, часто жертвовал этой своей совершенно никчёмной, как он считал, и бесприютной "life". В Лондоне остаться он не мог - для этого, вернее всего, надо было жениться, а жениться Безумный не собирался. Никогда. Зачем мне женщина, рассуждал он, тем более - жена. Это благость. А в благости байкеру впадать нельзя. Главное - дорога, вот так. Под музыку "Motorhead". Дорога, она дышит тобой, говорит с тобой своим языком, звуком шелеста шин целует тебя и всегда - верна. Так не сможет женщина, говорил он. Низкий и уверенный рокот прямотока, а также прикосновения к алюминиевым сплавам, из которых всегда сделаны самые быстрые и надёжные в мире мотоциклы, были для него куда дороже. Дорога становится линией, потом плавится в точку. Плечо царапает асфальт. У "Дрозда" - хищный прищур. Ну, какие девушки? Братва отвечала ему - так, так! Тёлки эти - горе одно, тачки - лучше. Настоящий моц всегда первым со светофора уйдет. А женщины - это всё так.
Однако Безумный ни в коем случае не был "волком", даже близко. "Дрозд" - зажигалка ещё та, говорил он. И этот самый чёрный "Дрозд" был его полностью самодостаточный способ общения с миром и собой. Миром, которого он не никогда не любил и избегал - толпу, стараясь протанцевать все отпущенные ему, кем, он не знал, Богом?, дни в супергонке, а себя, разумеется, в Движении.
Но зарабатывать деньги как-то было надо, и знакомые по тусовке ребята как-то представили его, тогда совершенно незнакомого с преступным миром мальчишку, трём тучным восточным криминальным генералам, которым надоело, что их деньги вечно стоят в столичных пробках, подвергаясь постоянным угрозам отъёма со стороны, в первую очередь, друзей, коллег и оборотней из милиции, а также - становившейся день ото дня всё более беспредельной охраны столь яростно атакуемых ими банков и различных полувоенных структур.
Бывшие воины-афганцы вламывались в пацанские машины прямо среди бела дня, предварительно, видимо, поставив в известность какие-то местные силовые органы, так как им никто в этот момент и на этой "земле" - не мешал, и делали, что хотели. Зная, когда.
Они били преступный мир в челюсть и в пах, по печени и почкам, отбирая всё, что могли: мешки с наличными, наркотики, пистолеты. И сами авто. Заявлений в прокуратуру, естественно, не поступало. Ещё не хватало "замусориться", слава Богу.
Генералам этого мира, или по крайней мере, полковникам, были позарез нужны шесть скоростей Безумного и его сто шестьдесят лошадей на двух кругах. Кривые столичные тупики, проходные дворы, неизвестные дорожки, ступеньки и чёрный ход - эта была его стихия. Коренной москвич, шатавшийся по городу в детстве с утра до вечера, Безумный мог иногда просто спрятаться во всё ещё не расселенном дворике позади Большого театра, например, на полчаса, и спокойно потягивать там кока-колу, почувствовав за собой слежку и пережидая погоду. Как он говорил, "перезимовать". Единственным его условием было то, чтобы он был один. Операм он был известен через агентуру под кодовой кличкой Блондин, но собственно Безумный был им почти безразличен. Сам преступлений он не совершал, дел у них было ещё выше тех жёлтых московских крыш, и они относились к нему спокойно. Они знали - сколько верёвочке не виться, конец будет. И, к сожалению, у него это будет печальный конец. Потом, они искренне не любили ГИБДД и в горло хохотали, услышав, как Блондин в очередной раз сделал всех, взорвав кабинетную тишину гаишников. Блондин был им интересен только как миф.
К деньгам этот миф московских автотрасс относился спокойно - совершенно - скрысить он не мог, и это место было - как раз для него. Наркотиков он тоже не употреблял, как и алкоголя, предпочитая чистый адреналин - японскую трехсоткилометровую восточного ветра дозу камикадзе, ветра, когда никогда не знаешь, будешь жив через несколько секунд или нет. Одно время он, естественно, играл сам с собой в русскую рулетку - засовывал в рот старый обшарпанный ствол револьвера, купленного из-под полы на Вернисаже у Измайловского парка - АБВГДЕЙки, с единственным патроном и спускал курок, но было скучно - отсутствовал собственно Движ. Что за идиотизм, думал он, крутить барабан. Гусары эти! Гораздо веселее - погибнуть в движении. И если по телевизору говорили, движение это жизнь, он всегда кричал на весь дом, нет, движение - это смерть! И смеялся. Смеялся он долго, по-детски обнажая бледные от напряжения дёсны, кровоточившие по утрам, так как фруктов он не употреблял. Только мясо и кока.
И если не было этой его работы, днём до полудня Безумный - спал, а потом приезжал к Игорю-Карате домой - "смотреть кинцо". Это было его второе самое любимое занятие после сумасшедших гонок и больниц. Когда Большого Тигра нет, шутил он, а потом - чуйка была, скоро будет! - тут же вскакивал на примотанного к арматуре у подъезда белой титановой цепью чёрного "Дрозда" и уматывал, обнуляясь за секунду в точку до беспредела и рёвом поднимая из расположенного неподалёку дендросада - дендрария - огромные стаи ворон. Глушитель у Безумного после замены через два дня обычно наглухо прогорал, от скоростей, и этот его короткий от невероятных ускорений рокот слышали все, кому повезло. Или нет, это как считать.
Имевший большую семью Игорь жаловался пацанам, что никак не может поймать этого, как он всем объяснял, "гонщика на седьмой воде". Они и вправду были родственники, по отцовской линии, Безумный младше Игоря лет на десять, но драться, видимо, из-за этого?, он, если надо, мог почти так же бесстрашно, как сам Сенсей. Как-то в тогда ещё не снесённом ресторане "София" на Маяковке на них пошло десять человек, залётных, их всех, конечно, Игорь быстро положил кулаками в ряд на заплёванный ковер, но Безумному они хорошо врезали - хук и апперкот, по-британски - насадили на кулак. Видимо, мореплаватели. А у того ни слезинки в глазах, и не то, чтобы самурай, нет, русская кровь, как в 41-м. Зубы.
"Хонду CBR1100XX", в сознании Безумного, конечно, было корректно сравнивать со знаменитым красным "Kawasaki-Спорт", на котором катались такие же отморозки, как он, в Токио, но "Дрозд" в Москве у всех них уверенно выигрывал и по всем показателям, кроме цены. Однако, как известно в мотомире, деньги - грязь, главное - драйв. А потом тут не было ничего удивительного и вовсе - просто хонда современнее, считала простая гольяновская шпана. И, откосивший от армии по белому билету, - сказал, доктор, хочу в Афган, там мне пушку дадут, постреляю всех на..! - Безумный на импровизированных мкадовских хайвеях под тяжёлый рок всегда до отказа выжимал из движка своей птицы всё, что мог, и даже больше, заставляя её от усилий держать эту моду - быть всегда впереди - складывать крылья. Бензин ему сливали на заправке из иномарок, бесплатно, чтобы он - зажигал. И он - горел. Быстро.
...хоронить Безумного пришли все - от местного дворника до арбатских проституток, но оказалось, что и хоронить - нечего. Гроб был закрыт. Рядом шла уже давно готовая к такому последнему эпизоду стремительной, как ракета, жизни своего сына мать. Надо было ему родиться в Солт-Лейк-Сити, сказал брат. Он бы там по соляным озёрам гонял, уточнил Леший.
Поминки тоже были пышными. Бывший тренер сборной России по автоспорту встал и сказал, показывая в небо опухшим от постоянного употребления алкоголя пальцем, что вместе с "этим" - ушёл потенциально великий человек. Сверхновая, сказал Ахпер, Клянусь! Товарищи Безумного в это время кругами ездили вокруг гольяновских прудов с прикреплёнными к рулю скотчем его черно-белыми портретами и - гудели, а собственноручно прибывший на квартиру в смокинге Батя поставил точку, объявив: "Так по нему прошлась перестройка, уважаемые дамы и господа. Как и по всем нам!" Любящим идти по тонкому краю лезвия, дополнил, поправляя бабочку, Манерный. Острому, добавил Француз. Скоростному, сказал Бита. Жаль его, пацана, сказал Кент. Я б ему любое авто угнал, хоть хаммер. Но он бы не сел, сказал Студент. Ни в хайму, ни за решётку. Veni, vidi, vici, протянул он. Пришёл, увидел, победил, брат. Потом все допили, доели и разъехались. Мать его так и продолжала продавать в ларьке возле стадиона "Авангард" сигареты, а отец - пил от горя, сколько держала печень. Потом как-то в полдень заснул и встретился с сыном.
- Может ты был умнее всех нас, сынок? - перед смертью сказал он. Не хотел на это всё смотреть.
"Хонду Super Blackbird", его искорёженный, смятый в жестяной ком сверхмотоцикл в шесть скоростей, потом где-то год стояла около плохонького местного кинотеатра "Байконур", в качестве воспитательной меры по договорённости РОНО с местным УВД. В укор и назидание потомкам. Потом ком украли и разобрали по частям на сувениры окрестные дети, "сыновья могил, помоек и заброшенных стен, солдаты дна". Гольяновская чернота помнила, что на земле "никогда не прекращалась война, война, война" и начинала готовиться, становиться такой же безумной.
А её кумир, в реальной жизни на самом деле бывший просто незаметным чёрным курьером, амбициозным и совершенно не умевшим говорить с преступным миром на его языке, а также гениальным художником автотрассы, близких знакомств ни с кем, а тем более, дружбы, так и не завёл.
Но после его кончины, сколь безвременной, столь и своевременной, ещё несколько лет в мотокругах от Подольска до Люберец и от Солнцево до Долгопрудного существовала поговорка: "Летаешь! Ты что, как Безумный, что ли?! Ты!" Это когда кто-то куда-то ехал - не так.
http://grantgrantov.livejournal.com/128205.html
Комментариев нет:
Отправить комментарий